При демонстрации ни в коем случае недопустимо освещать такие подробности в состоянии больного, которые способны взволновать его. Врачу следует быть весьма осторожным с показом при больном рентгенограмм или с чтением данных, полученных при анализах. То же следует сказать о прогнозе, а в ряде случаев — и о диагнозе.

Нередко сообщение даже таких фактов, которые больному уже известны, в обстановке демонстрации могут его сильно взволновать, приобрести для него в какой-то мере новое и большее значение.

Очень тактично должно относиться к оглашению интимных подробностей о больном как в его присутствии, так и без него. Надо учитывать возможность, что до больного дойдут сведения о том, что говорилось на демонстрации или на конференции.

Следует учитывать возможность метода изучения больного, предложенного в свое время Г. Д. Неткачевым. Придавая огромное значение «детальному и точному изучению психологического строения личности», Г. Д. Неткачев предлагал страдающим заиканием больным письменно вести свою историю болезни и дневник ее течения, влияние на нее лечения. У некоторых больных этот метод может быть применен только для углубления знании врача о больном, но и непосредственно как лечебный.

Рекомендовать его, конечно, можно только больным, способным вести такие записи, не испытывающим при их ведении больших трудностей. Он может быть полезен для больных, не склонных к чрезмерной фиксации на своих переживаниях.

Остановимся на некоторых наблюдениях, чтобы показать трудности, встречающиеся при ознакомлении с больными.

Мы были однажды привлечены к лечению женщины, потерявшей одного из двоих своих детей. Больную мы застали в состоянии тяжелой реактивной депрессии. Говорила она о себе скупо, но во всяком случае из ее слов казалось очевидным, что единственной причиной депрессивного состояния, единственной актуальной психотравмой была смерть сына. Последующие две встречи не расширили наших знаний о причинах заболевания. При опросе мужа и дочери больной мы обнаружили несколько иное положение. За некоторое время до смерти сына у нее обнаружилась серьезная неудача в давно проводимой работе, которую она переносила очень тяжело, хотя и не была в таком тяжелом состоянии, как теперь. Попытки коснуться этой более ранней психотравмы оказались неудачными: больная явно не хотела и не могла говорить на эту тему. Нам не удалось изменить ее позицию и мы прервали лечение, не достигнув успеха.

Больной было явно невыносимо признаться в том, что деловые неудачи могли повлиять на ее отношение к смерти сына. А вместе с тем настойчивый уход от этой темы и обнаруживал крайнюю болезненность ее для больной.

Не представляет сомнений, что состояние данной больной было обусловлено наложением одной психотравмы на другую. Несомненно также, что ей было трудно говорить о первой травме. Не зная о наличии ее, мы некоторое время вели психотерапию по неправильному пути, призывая, например, больную больше думать о своей работе, что здесь как раз имело лишь отрицательное значение.

Возможно, больная не считала достойным для матери открыть не только нам, но и самой себе, что наряду с потерей сына для нее может иметь большое значение и деловая неудача. Конечно, если больная думала так, а вряд ли можно сомневаться, что эго было примерно так, то мысли ее строились неправильно. Было бы крайне полезно перестроить ложные ее тенденции прятать и от других, и от себя значение этой неудачи, а также и явно преувеличенную оценку ее и стоящих в связи с ней перед больной перспектив в работе.